Арктический мост - Страница 24

Неожиданно, как бы невзначай, явился сюда и заводской инженер Лев Янович Милевский. Подсев к Ане, с кряхтеньем подобрав «по-турецки» ноги, он расточал любезности дочери заместителя министра.

Аня смеялась и говорила, что должна загадать желание, потому что сидит между двумя Львами.

Милевский острил, уверяя, что в присутствии Ани эти имена нужно писать с маленькой буквы. Лев Рубинштейн краснел и хмурился.

Организационное собрание получилось веселым. Ребят и девушек набиралось все больше и больше. Институтская жизнь только начиналась, и всем было интересно, что это за необычный кружок.

Затеяли игры. Вернулся Денис с мокрыми, торчащими ежиком волосами. Он стал состязаться в силе с ребятами. И всех побеждал.

Признал себя побежденным и Лев Янович, который по приказу «своей повелительницы» - Ани вынужден был схватиться с Денисом.

Наконец решили, что собралось достаточно народу. Андрей стал рассказывать о своей идее и о том, как уже сейчас надо бороться за ее осуществление.

Ребята слушали с открытыми ртами и горящими глазами.

Аня, счастливая, сияющая, обводила всех взглядом. Вот те, кто будет когда-нибудь строить великий мост дружбы между континентами!

Лев Янович Милевский не мог придти в себя от удивления. Ему явно было не по себе, он морщился, ерзал и все время оглядывался вокруг. Он ушел сразу же после решения устроить доклад Андрея в институте и не присутствовал при выборах бюро кружка, куда вошли Андрей, Аня, Денис и Лев Рубинштейн, который долго отказывался, ссылаясь на загрузку комсомольской работой.

Через полчаса Лев Янович галантно прикладывался к ручке Терезы Сергеевны:

- У себя ли Степан Григорьевич? Нельзя ли к нему по важнейшему делу?

- У всех, положительно у всех срочно! Неужели и ваша рационализация тоже такая срочная? - устало спросила Тереза Сергеевна.

- Если бы только одна рационализация! - вздохнул Лев Янович и, нагнувшись к свисающей почти до плеча серьге, шепнул: - Личное… семейное: Степана Григорьевича…

Тереза Сергеевна молча поднялась и провела Льва Яновича в кабинет.

Вернувшись, она загородила грудью дорогу начальнику мартеновского цеха, высокому кудрявому красавцу, обычно проходившему к главному инженеру без препятствий.

- Простите, Степан Григорьевич просил позже. Он сейчас говорит с Москвой, - и она осталась стоять у двери.

Корнев взволнованно ходил по кабинету.

- Мальчишка! Сумасшедший! - сквозь зубы бросал он.

- Он компрометирует вас, Степан Григорьевич, - проникновенно говорил Милевский. - Именно о вас я сразу подумал. Общество дружбы с враждебной социализму Америкой! Это неслыханно, Степан Григорьевич! Самостоятельная организация, никому не подчиненная, чуть ли не противостоящая комсомолу! У меня остановилось сердце. Что будет, если узнают в райкоме?

- Это же в самом деле глупо! Глупо и вредно! Вредно и опасно! - с сердцем сказал Степан.

Открылась дверь, и заглянула Тереза Сергеевна:

- Степан Григорьевич, возьмите трубку.

- Я, кажется, просил, - зло обернулся к ней Степан.

Тереза Сергеевна многозначительно опустила глаза:

- Из райкома…

Лев Янович схватился за голову и отвернулся.

Похолодевшей рукой Степан взял трубку:

- Корнев. Слушаю. Хорошо. На бюро райкома? Когда? Буду. Есть. Привет.

Милевский почтительно попятился к двери.

- Надеюсь… не по этому поводу, - пробормотал он.

Степан Григорьевич даже не взглянул на него.

- Какой дурак! Какой Андрюшка дурак! - тихо проговорил он.

Дверь за Милевским закрылась. Тереза Сергеевна шестым секретарским чувством поняла, что к Степану Григорьевичу никого пускать нельзя.

Степан думал. Дело может обернуться самым неприятным образом. Андрей перешел все разумные пределы. Идея его - нелепица. Каждому ясно, что к ней нельзя отнестись серьезно. Но, оказывается, серьезно отнестись надо, потому что идея стала поводом для необдуманного создания Общества, по существу, проамериканской организации, которая собирается не где-нибудь, а в лесу! Чуть ли не конспирация! Как на это еще посмотрят… И если в райкоме уже знают, если на бюро хоть краешком заденут этот вопрос, то Гвоздев тотчас заявит, что это по просьбе Степана он принял в институт младшего Корнева. Всем станет очевидно, что Степан должен отвечать за действия Андрея. Притупление бдительности. Коммунист Степан Корнев пропустил создание самочинной организации!.. Равнение на капиталистическую Америку!.. Апологетика Запада!.. Антикомсомольский кружок!..

- Какой дурак! Какой дурак! - все повторял Степан.

Он видел мысленно, как поднимаются один за другим члены бюро райкома. Степану бросают в лицо политические обвинения… И сам директор Веков, считающий себя воспитателем Степана, с присущей ему неистовой правоверностью, первый поставит вопрос о пребывании Степана в партии. Он ведь прощать не умеет. А ведь Степан уже давно перерос его, первобытного директора первых пятилеток!.. Теперь все, все зачтется…

Степан стал расхаживать от окна к окну, поглядывая на заводской двор, где бегал паровозик-кукушка, гремели сцепки вагонов, тяжело пыхтел компрессор, визжала дисковая пила в прокатке…

Оказаться вне партии!.. Допустить, чтобы рухнули все планы из-за безумства упрямого мальчишки… Степан никогда не драл его в детстве… Зря!.. Упустил! Вот и отвечай теперь…

Впрочем, почему отвечать? Андрей достаточно взрослый. Но Степана спросят, как он мог проглядеть? Почему первый не действовал?