Арктический мост - Страница 106

106

Мертвый свет падал на невысокую худощавую фигуру, резко выделяя ее на фоне темных кустов. У него было строгое, задумчивое лицо, как и в последний раз, когда она его видела. Он смотрел прямо перед собой, словно далеко за кустами вишен, за стеклянной синевой неподвижного моря видел свою цель. Он шел к морскому берегу, а за ним по прибрежному песку двигалась его тень. Ужас сковал О’Кими. Тень… тень была белой! Эта тень, выделявшаяся на песке, как пятно нерастаявшего снега, была чудовищно страшна; она ползла за ним, повторяла его движения, а он все шел вперед и не оглядывался.

О’Кими стояла у самой воды; волны с тихим шуршанием подкатывались к ее ногам. С щемящим чувством ждала О’Кими, что он взглянет на нее. Но он все шел своей дорогой. Белое кружево воды задело его ноги, а он все шел и шел. Вода дошла ему до колен. До пояса!.. О’Кими хотела крикнуть, но голоса не было. Она хотела броситься за ним, остановить, но ей было страшно. Белая снежная тень ползла за ним по поверхности воды, странно колеблясь и извиваясь. Вот уже только плечи его поднимаются над водой. Крик снова стынет в горле О’Кими: там, где только что был он, взметнулась волна и побежала к берегу. Он ушел в воду.

Кими-тян упала на песок. Она хотела плакать, но слез не было. Вдруг она увидела снежную тень. Тень двигалась по поверхности воды и уходила все дальше и дальше. О’Кими вскочила. Она не знает, откуда взялась лодка и как она попала в нее. На корме сидел Муцикава и молча правил. Он, так же как и она, не спускал глаз с одинокой плывущей тени, похожей на колеблющуюся пену. Ветер наклонял парус, вода бурлила около самых пальцев опущенной за борт руки О’Кими. Муцикава смотрел вперед и молчал. У него было злое, напряженное лицо, как тогда на горе Фудзи-сан. И опять стало страшно О’Кими. С облегчением выскочила она на песок. Они обогнали тень. Вон движется к берегу белое пятно. О’Кими стояла на ветру, чувствуя, как трепещет ее кимоно, и ждала. Пятно приближалось. И вот на поверхности воды появилась его голова… его глаза. Он смотрел прямо перед собой, и он видел ее, О’Кими. Он улыбнулся ей. Прежде он никогда не улыбался. Кими-тян бросилась ему навстречу. Он взял ее руки в свои и снова с улыбкой посмотрел на нее. Это было счастье. Они тихо шли по берегу. О’Кими прижалась к его плечу, чувствуя его силу и непреклонное стремление к чему-то большому, неизвестному. Она казалась себе такой маленькой… Не надо, не надо больше ни о чем думать! И вдруг она вспомнила о тени. Сжавшись в комочек, О’Кими не хотела оглядываться, но непреодолимая сила поворачивала ее голову. Она знала, что это страшно, она боялась этого… У нее перехватило дыхание. У Муцикавы были черные щели глаз на бледном лице. Кими-тян хотела крикнуть, но лишь крепче сжала сильную руку, в которой лежали ее пальцы. Впереди была залитая солнцем песчаная коса. О’Кими зажмурилась, чтобы почувствовать себя только с ним. Потом открыла глаза, но вместо песчаной косы увидела позолоченную солнцем циновку…

Кими-тян села и закинула руки за голову. Зажмурилась, как минуту назад во сне, потом открыла глаза и вздохнула.

Встречи во сне,
Как печальны они.
Проснешься,
Ищешь вокруг -
И нет никого…

О’Кими задумалась. Она знала: сегодня должна решиться ее судьба, а он пришел к ней во сне словно для того, чтобы напомнить о себе. Но что может теперь сделать она, маленькая японка, которую научили во Франции только мечтать да быть по-западному сентиментальной? Она не хочет никого: ни Муцикавы, ни Кото. Ни друга своего детства, гордого, напыщенного японца, прославленного летчика, ни впечатлительного юноши с аристократическими руками и восхищенным взглядом.

Родственники в Японии - великая сила. Они сообща решают все семейные дела: они вмешиваются в личную жизнь; они устраивают на службу, выдают замуж, женят, отправляют на войну и выдвигают в парламент. На семейный совет приходят все, и каждый имеет голос. А общего голоса родственников нельзя не слушаться. Так сказал О’Кими вчера отец.

Сегодня эти далекие Кими-тян люди придут в дом профессора Усуды, чтобы вмешаться в жизнь его дочери, в ее, Кими-тян, жизнь, воспользоваться своей жестокой и непонятной властью над ней. Семейный совет должен решить, чьей женой она станет: Муцикавы или Кото. А ее, ее даже не спросят, даже не пригласят на совет: ведь она только японская женщина.

Дверь тихо открылась. Заглянула Фуса-тян. Солнце блеснуло на валике ее черных волос.

- Приходят, приходят, - быстро заговорила она шепотом. - Сегодня будут все Усуды. Сам господин профессор очень недоволен. Он уже спрашивал меня о вас.

Кими-тян закрыла лицо руками и сидела молча, не сменив ночного кимоно на дневное.

У порога японской половины дома Усуды выстроилось много пар обуви - гэта и зора.

В большом зале на циновках в молчаливой важности сидели пятнадцать мужчин в носках.

Один старый японец - директор какой-то канцелярии - говорил, обращаясь к Усуде и то и дело вытирая шелковым платком слезящиеся глаза:

- Процветание семьи Усуды, признанным главой которой являетесь вы, Усуда-си, - наша общая мечта. Мне кажется, что наша семья должна прислушаться к словам предсказателей. Вопрос о том, с какой семьей породниться - с семьей ли Кото или семьей летчика Муцикавы, - требует тщательного обсуждения. Посоветовавшись с предсказателями, я должен высказать опасение, что злые духи «они» посетят этот благословенный дом, если наша девочка О’Кими не выберет себе господина в лице Кото.

- Я слышал, профессор Усуда… - сказал другой член семьи Усуды, депутат парламента, - я слышал, Усуда-си, что ваша образованная дочь слишком подвержена губительному влиянию Запада. Надо ли говорить, что своеволие не присуще японской девушке? Думаю, что только доблестный летчик Муцикава сумеет снова вернуть Японии нашу любимую дочь.

106